Автомобильные пробки не просто убивают нервные клетки, а превращают их в вулканическую лаву, которая разливается по улицам грузинской столицы огненными потоками агрессивной мизантропии. По подсчетам НПО «12 этажей» (12 Storeys to EU), жители Тбилиси проводят в пробках 240 часов в год. В Хельсинки и Будапеште этот показатель в 10 раз ниже, и даже в вечно перегруженном Риме, куда по сей день ведут все дороги, он составляет 165 часов. Десять суток, проведенных в самоходных изоляторах, можно было бы посвятить семье или работе, но традиционно неряшливое отношение к времени обычно не позволяет нам воспринять утраченные часы как ценность.
В начале неплохого, хоть и немного токсичного с точки зрения либеральных критиков фильма 1993 года «С меня хватит» полицейский (Роберт Дюваль) застревает в одной пробке с будущим правонарушителем (Майкл Дуглас), который не выдерживает напряжения, бросает машину, уходит и позже совершает серию преступлений на улицах Лос-Анджелеса. Зрители вскоре понимают, что его ошибки и негативные переживания копились годами и дорожный затор был не причиной, а поводом, спусковым крючком, но, как правило, запоминают первую сцену из-за разлитого в ней ощущения безысходности. В ней не хватает разве что закадрового голоса представителя тбилисской мэрии, а лучше – самого мэра, который с характерным патологическим оптимизмом повествовал бы о трехуровневой транспортной сети, 12 и 18-метровых автобусах и коридорах для них, об умных, как Иммануил Кант, светофорах и скорой переделке станций метро, где в час пик пассажиры бьются как обреченные рыбы в сетях проржавевших черноморских сейнеров. Недавно стало известно, что с 1 января на сложных участках запретят передвижение автомобилей категорий M3, N2 и N3 с 8:00 до 11:00 и с 17:00 до 20:00 (запрет не будет действовать по выходным и в августе, когда многие уезжают из города). Но даже если нынешнее или новое, более эффективное руководство все это и осуществит, мучительно долгие реконструкции проспектов закончатся, а водители ментально облагородятся и духовно обогатятся, то все равно останется примерно дюжина проблемных зон, где постоянно возникает т. н. эффект бутылочного горлышка – их ликвидация требует смелых и/или затратных решений и подчас не может быть осуществлена из-за особенностей рельефа. Никуда, по крайней мере на первых порах, не денется и зверская эксплуатация более чем 600 000 машин. В 2021-м глава Агентства транспорта и урбанистического развития мэрии Виктор Цилосани написал в Facebook, что автомобилями владеют около 45% тбилисцев. Это ниже усредненного показателя европейских городов (70%), однако в грузинской столице их используют примерно в пять раз интенсивнее. По утверждению чиновника, 100 000 машин проезжают в день меньше полутора километров. Такие расстояния жители более развитых городов обычно проходят пешком или преодолевают на велосипедах, общественном транспорте и т. д. Но «наши люди в булочную пешком не ходят…»
Тогда же, два года назад, перед муниципальными выборами респонденты CRRC назвали пробки второй по важности проблемой города (13%), после традиционно проклинаемой безработицы (24%), упомянув и «смежные» вопросы – загрязнение воздуха (11%) и неудовлетворительную ситуацию с городским транспортом (10%). 63% считали, что его улучшение должно стать приоритетом. Исходя из этих и других схожих цифр власти стремятся подпитывать ощущение постоянно идущей реформы и в общем-то добиваются своих целей – если не управленческих, то пропагандистских. 63% респондентов в ходе того опроса заявили, что передвижение на общественном транспорте улучшилось (ухудшилось – 16%, не изменилось – 13%), и одним рвением лоялистов эти показатели не объяснить тем паче, что оценка автомобильного движения в целом выглядит более пессимистичной – 45% зафиксировали улучшение, 34% – ухудшение, 18% сказали, что все осталось по-прежнему. Социологи подтвердят, что последний ответ нередко маскирует позицию «Мне уже все равно» и выражение лица (анти)героя Майкла Дугласа, вылезающего из машины.
Гигантскую колонну автомобилей можно сравнить с умирающим удавом, тушу которого изредка сотрясают конвульсии. Или представить, что мы наблюдаем толчею у входа в социальный лифт, вспомнить столь актуальные для Грузии идеи Пьера Бурдье о мотивирующей силе жажды достоинства и признания, чтобы тут же понять, что дорожный затор нейтрализует ее, перемалывая, растворяя и обезличивая человеческие единицы в биомеханическом месиве, а статус, опыт и устремления сохраняют ценность лишь до тех пор, пока подпитывают неутолимое желание вырваться из пробки. Собственно, об этом (но не только) Хулио Кортасар и написал «Южное шоссе» – предложения в его произведении длинны, как автомобильные колонны, а идентификация действующих лиц происходит не по именам, а по маркам машин. В финале иллюзорное сообщество застрявших в пробке водителей распадается, как и те чувства, которые они испытывали друг к другу, и они мчатся к городу: «И уже никто не знал, зачем нужна эта бешеная скорость, зачем нужен этот стремительный бег машин в ночи среди других, незнакомых машин, и никто ничего не знал о другом, все пристально смотрели вперед, только вперед».
Грузинская политика уподобилась автомобильной пробке не только потому, что граждан раздражает черепашье продвижение к целям, которые лидеры-популисты необдуманно (на самом деле – обдуманно, но они не признаются) объявили достижимыми в ближайшей перспективе – миллион рабочих мест к 2000 году, членство в НАТО в 2010-м, восстановление целостности – скоро, вот-вот. Но более важной проблемой может оказаться подмена приоритетов, которая, как хорошо показывает «Южное шоссе», происходит в автомобильной пробке. То, чего мы хотели до того, как попали в нее, вытесняется за горизонт желанием вырваться из тисков рукотворного кризиса, который через полкилометра (или полмесяца, если в контексте политики) сменится новым. Именно таким образом место амбициозных целей развития заняло банальное стремление к выживанию, обрамленное заклинаниями вроде «Лишь бы все обошлось», «Лишь бы не пролилась кровь», «Лишь бы они оставили нас в покое». Последняя формула актуальна и во внешней, и во внутренней политике. Мераб Мамардашвили сетовал, что у грузин атрофировано ощущение общего дела (res publica), и каждый, как в старой Италии, плывет в своей лодке, пренебрегая общественными интересами (в рамках раскрываемой метафоры – едет в машине). Но недавно, когда эта цитата в очередной раз всплыла в беседе, один уважаемый деятель вдруг запальчиво воскликнул: «Какого дела? Вместе с кем?!» – он выглядел раздраженным, как застрявший в пробке, матерящий мироздание таксист.
Укрепление демократических институтов никогда не воспринималось широкими массами как жизненно важное общественное дело, а ощущение единства в последние десятилетия пронизало ее лишь в период этнополитической мобилизации 80-х. Сотни тысяч людей прониклись духом совместной работы, борьбы и бескорыстно отдавали ей свое время и ресурсы – ходили на митинги, жертвовали деньги на различные цели и т. д. После выборов 1990-го, когда большинство мест в парламенте заняли депутаты, выступавшие за независимость (а особенно после ее провозглашения 09.04.1991-го), эта концентрированная энергия начала рассеиваться – многие граждане сочли, что выполнили свой долг и к тому же их раздражали нарастающие разногласия партий. В последующие годы политики неоднократно апеллировали к ощущению единства, «общего дела», «грузинского дела», но обычно не добивались заметной реакции, возможно, потому что изначально хотели аннигилировать конкурентов, а не совершить что-то стоящее. Даже войны не восстановили то чувство единения в полном объеме: воевали вроде бы все вместе, но в то же время - врозь, как и положено при феодализме, хоть в классической, хоть в модернизированной версии. Позже и патетические лозунги, и вполне рациональные размышления об общем деле и общественном благе стали вызывать плохо скрываемое раздражение так, как если бы один из застрявших в пробке водителей начал кричать, что всем необходимо объединиться перед лицом испытаний, притом что остальные мечтают разорвать случайную, временную связь с незнакомыми, как правило, несимпатичными им людьми и вырваться на простор. Эгоистичный индивидуализм, который часто клеймят грузинские авторы, безусловно, плох, но порой за ним стоит защитная аллергическая реакция психики на пропагандистские призывы к единению советского и постсоветского периодов.
В 1992 году автор видел, как вооруженные, однако еще не вполне уверенные в себе молодые люди объясняли бывалым, но невооруженным мужчинам, что должны позаимствовать у них автомобиль «Нива». Словоохотливый автоматчик постоянно повторял: «Мы (же) делаем одно дело!», а отчаявшийся водитель вопрошал: «Какое дело?!» Они препирались достаточно долго, но под конец лязгнул затвор и вскоре машина помчалась к трассе, ведущей на запад. Интересно, что думал оставшийся на обочине владелец «Нивы» об общем деле тогда и как воспринимает это словосочетание сейчас.
С тех пор, как в 2022-м Еврокомиссия рекомендовала отложить предоставление Грузии статуса кандидата на вступление в ЕС, прошло больше года. Все это время тема оставалась главной в политической повестке, но сопутствующие события и ощущения были связаны не с упорядоченным продвижением к общей цели, а с взаимными обвинениями, предчувствием кризиса и попытками использовать его в своих интересах. В итоге, вместо обсуждения предложенных Брюсселем реформ, политический класс и общество в целом погрузились в раздраженное ожидание, гадая, будет ли убрано препятствие с пути к концу 2023 года. Каждый будто бы сидел в своей машине, слушал ругань и ругался сам, терзал радиоприемник или смартфон, дремал, откинувшись назад, подкармливал своих внутренних демонов, как герой Роберта де Ниро в «Таксисте», но не служил никакому «общему делу», на важность которого тщетно указывал Евросоюз. Основатель журнала «Табула» Тамар Черголеишвили (супруга и соратник председателя «Европейской Грузии» Гиги Бокерия) на днях написала в Facebook: «Если за ругань в адрес Евросоюза, Америки и Запада в целом Бидзину [Иванишвили] наградят статусом кандидата, это будет виной лишь Михаила Саакашвили и его самовыдвинувшегося в олигархи кошелька Давида Кезерашвили. Они так замарали оппозицию и так лишили ее мозгов, что не получается воспользоваться кризисом, созданным Евросоюзом, и демократически преобразоваться». Здесь, вероятно, следует обратить внимание не только на тот факт, что Евросоюз предложил реформироваться, а кризис создали сами грузины; намного важнее партикуляристское мировосприятие, сквозь призму которого рассматривается и проблема статуса, и политический процесс в целом – в его рамках ни о каком «общем деле» не может быть и речи.
На минувшей неделе часто цитировали еще одну реплику представителя оппозиции. Председатель Республиканской партии Хатуна Самнидзе рассказала в эфире ТВ «Пирвели» о беседах с зарубежными партнерами, которые, по ее словам, зафиксировали следующую позицию: «Вы говорите, что нужен статус, убиваетесь по этому поводу. Говорите, что это нужно стране, что власти приходят и уходят, главное, чтобы страна получила статус и не имеет значения, какое правительство ее сейчас возглавляет… А в это время в оппозиции есть политики, которые едут с другими посланиями к нашим международным партнерам и, думаю, мешают процессу принятия данного решения. Я впервые говорю об этом в вашем эфире, информация существует давно, но в последние дни это усилилось, и мы получили больше информации от наших международных партнеров, что, да, такое происходит… Уже понятно, о ком и о чем идет речь, пусть выступят и прилюдно скажут это, ознакомят общество со своей позицией, если считают, что это правильно. Они знают, что это неправильная позиция», – заявила председатель Республиканской партии.
Многие оппозиционные комментаторы отреагировали гневно, поскольку Самнидзе сказала именно то, что хотела слышать правящая «Грузинская мечта», которая полтора года твердила, что ее радикальные противники и их зарубежные лоббисты саботируют процесс. Реакция ее пропагандистской машины тональностью напоминала хохот гиены (как выяснили исследователи, он демонстрирует доминирующий статус). Она неустанно тиражировала заявление Самнидзе, изъяв из него важную оговорку о временном – до парламентских выборов 2024 года – характере отказа от окончательного вердикта и подчеркивала, что если Евросоюз вновь откажет, то виновные уже названы, причем не правительством, а его принципиальным оппонентом. Связанные с «Мечтой» авторы также с пренебрежением писали, что в преддверии положительного решения ЕС Самнидзе пытается дистанцироваться от проигрышной стратегии, пересесть в лодку победителей и т. д. И это усиливало раздражение противников «Мечты». Член «Нацдвижения» Зураб Чиаберашвили сказал: «Во-первых, обвинение должно быть направлено против «Грузинской мечты», а во-вторых, если у кого-то есть какая-то информация, она должна быть конкретной», расценив произошедшее как «вольное или невольное» содействие госпропаганде.
Если изменить ракурс, за заявлением председателя Республиканской партии можно увидеть не только эпизод политической борьбы, но и стремление вырвать вопрос из нагромождения разнонаправленных партикуляризмов, так напоминающего автомобильную пробку, и с опозданием переместить его на расчищенное (скорее - зачищенное) поле «общего дела». С тактической точки зрения ничего страшного не произошло: Самнидзе, судя по ее убежденности, раскрыла «секрет Полишинеля» и не была обязана «лгать во благо», тем более что на случай очередной неудачи со статусом «Грузинская мечта» заготовила (это тоже «секрет Полишинеля») множество доказательств и обвинений, призванных изобличить «вредителей» – неизвестно, насколько они убедительны, но лоялистская аудитория почти наверняка их примет. Проблема скорее в другом – заявление Хатуны Самнидзе будто бы превратило часть оппозиционных политиков в подозреваемых, впрочем, попытка представить «европейское дело» как общенациональный, объединяющий приоритет все же заслуживает одобрения.
Даже грубый подсчет показывает, что большая часть публикаций о статусе кандидата посвящена замаскированным под аналитику гаданиям на тему «дадут или не дадут» и рассуждениям о том, «что будет, когда и если (не) дадут». Второе место занимают перебранки депутатов, которые проросли на этой почве, словно чертополох. Далее следуют конспирологические нагромождения о «партии глобальной войны» и «щупальцах Кремля». И лишь 5-7% текстов – и то от силы – посвящены сущности рекомендованных ЕС реформ, тем самым «12 пунктам», причем сегодня их намного меньше, чем в начале процесса. Когда проблема так или иначе будет решена, все это словоизвержение почти полностью сотрется из памяти нации, словно гигантская автомобильная пробка из «Южного шоссе» Кортасара, поскольку оно ни на сантиметр не приблизило страну к оздоровлению и европеизации. Политический класс не работал над реформами (или «работал на “отстань”», как говорят и часто делают россияне) – вместо этого он кричал, сигналил и бился в истерике.
Примерно год назад один из партийных пиарщиков пожаловался в узком кругу на шефа, с которым в итоге расстался. Перечисляя обиды, он упомянул и идею создания альтернативного плана транспортной реформы – «большого, красивого, со стрелками» – не просто состряпанной на коленке презентации, которые мэрия печет десятками, как хачапури, а реального, убедительного продукта, разработанного специалистами, разбирающимися в теории транспортных потоков и смежных вопросах. Шеф воспринял инициативу без энтузиазма и якобы сказал, что тема не очень актуальна, да и до местных выборов далеко: «И вообще посмотри, что творится в мире». Видимо, он считал, что эмоциональные возгласы, «советы космического масштаба и космической же глупости» очаруют больше сторонников, чем попытка решить одну из их главных проблем и вернуть им из десяти потерянных в пробках суток хотя бы пять, либо он просто не желал прикладывать интеллектуальные усилия, оплачивать труд экспертов, либо по каким-то не вполне ясным причинам не хотел вступать в полемику с мэром Тбилиси Кахой Каладзе (с некоторыми лидерами такое бывает – политика политикой, а недвижимость недвижимостью). Возможно, был еще один, психологический аспект – ощущая себя «большими людьми», партийные боссы начинают тянуться к масштабным, по их мнению, темам, «двигают континенты» в телестудиях, несмотря на социологические данные, которые ясно показывают, что именно беспокоит избирателей, и намекают, что европеизацию Грузии нужно продвигать не только в брюссельских коридорах, но и «на земле», улучшая все аспекты ее жизни с помощью научных методов и демократических принципов, а там без «плана со стрелками» не обойтись.
В упомянутом комментарии Виктора Цилосани были и другие удручающие цифры. По его подсчетам из 600 000 автомобилей 500 000 старше десяти лет, а свыше 300 000 старше 20 лет. Многие их этих машин кое-как подлатаны и очень неэкологичны, из-за них Тбилиси не может выбраться из красной зоны в рейтингах загрязнения воздуха. Несмотря на пропаганду электромобилей, изменения в правилах техосмотра и попытки проконтролировать состав вредных веществ в выхлопах транспортных средств, гигантское чадящее автостадо продолжает отравлять воздух, притом что долина Куры «проветривается» не очень хорошо. «Из-за того, что в столице не было упорядоченного общественного транспорта, – писал Цилосани: 300 000 человек вынуждены приобретать старые автомобили. Ежемесячно тратить на горючее, уход за ними больше, чем тратили бы, если бы ездили [на общественном транспорте] за 50 тетри». Цена уже неактуальна, поскольку они удвоили плату за проезд вскоре после выборов, но эксплуатация старых автомобилей все равно обходится дороже, чем передвижение на автобусах и, несмотря на отдельные преимущества (например, при перевозке грузов), связана с потерей времени в пробках, а значит, еще более невыгодна в экономическом плане.
Помимо того, что общественный транспорт неидеален и поездка в нем нередко испепеляет нервные клетки, существует ряд социально-психологических препятствий. Стандарты потребления, к которым тянется общество, формирует элита, а ее представители появляются в автобусах очень редко, относясь с брезгливой опаской к их принудительному эгалитаризму и необходимости находиться рядом с «людьми не нашего круга». Иногда в заголовках мелькает что-то вроде «Мэр/премьер совершил поездку в автобусе/метро» или кто-то пишет в соцсетях об известном деятеле на соседнем сиденье, но такие сюжеты менее популярны, чем 10-20 лет назад, и часто сопровождаются издевательскими комментариями вроде «О боже, какой подвиг!» Вместе с тем многие по-прежнему относятся к зрелому мужчине без автомобиля, как к безлошаднику феодальной эпохи, и видят в нем неудачника, вынужденного (!) ездить на автобусе. Старые представления отмирают медленно, однако экономический фактор рано или поздно возьмет свое – когда моторизованные граждане убедятся, что пользоваться общественным транспортом выгоднее и удобнее, они начнут на него пересаживаться. В принципе, процесс уже стартовал, однако есть важное, малозаметное препятствие, которое ему мешает. Этот феномен можно условно назвать «социальной клаустрофобией».
Как и в дорожном заторе, в автобусе или в вагоне метро конструируется эфемерное сообщество, и если в первом случае нас отделяет от него корпус автомобиля, то во втором – границы условны, а погружение в экран смартфона не всегда избавляет от необходимости взаимодействия, пристальных взглядов и нашпигованных руганью, а иногда и молчаливых битв за все то же превосходство и признание. Стремление к нему – неотъемлемая и неизбежная часть жизни в местном обществе, и ему сопутствует неотступный страх. Попросту говоря, в период гражданской войны и криминального хаоса грузины сильно напугали друг друга – спонтанным контактам с незнакомыми людьми нередко (а на уровне подсознания – всегда) сопутствовал страх потери лица, физического и материального урона, а в конечном счете – смерти. Постоянная настороженность, которая неизбежно приводит к взрывам агрессии, в смутные годы стала неотвязной спутницей многих жителей города, а затем передалась их потомкам. Можно пойти еще дальше, выискивая корни феномена в 70-х, 50-х, 30-х, в тоталитаризме и проблемах адаптации социума к ускоренной урбанизации, но генезис в данном контексте не так важен. Недавно один знакомый сильно смутился, когда дочь назвала его поколение жестоким: «Вы можете внезапно ударить, можете убить», причем сказано это было не с упреком в адрес замечательного отца, который никогда и никого в семье пальцем не тронул, а спокойным тоном, обобщающим длительное наблюдение. Вероятно, ключевое слово – «внезапно», и именно скрытая за ним перспектива по сей день пугает тех, кто чувствует себя некомфортно в тесном пространстве, в обществе незнакомых людей из разных социальных групп, которое является преходящей, мимолетной моделью нации - ее представители вроде бы и хотят жить вместе и делать что-то хорошее, но в то же время подозревают и очень боятся друг друга.
– Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – «Площадь Свободы».
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции
Форум