Сегодня в шесть вечера по местному времени в каталонском парламенте (женералитете) должно начаться обсуждение вопроса о провозглашении независимости Каталонии. Между тем за время, прошедшее после каталонского референдума по этому вопросу 1 октября, да и в предшествовавшие референдуму дни, на постсоветском пространстве появилось множество публикаций, в которых обсуждались так называемые параллели между происходящим сейчас на Пиренейском полуострове и тем, что было в «сепаратистских регионах» бывшего СССР, в частности, конечно, в Абхазии. Кстати, я решил уточнить и выяснил, что Абхазия и Каталония находятся на тех же географических широтах, то есть параллелях, хотя центр Каталонии Барселона расположен чуть южнее Сухума, который находится аккурат на 43-м градусе северной широты.
…Сразу оговорюсь: вовсе не считаю, что любой случай сепаратизма, т. е. стремления к отделению, «это есть хорошо», а любой случай препятствования ему – «это не есть хорошо». Если у общности людей нет ни языковых, ни культурных и ментальных отличий от общей массы населения в стране проживания, но ее представители упорно ставят вопрос об отделении, как кое-кто в американском штате Техас, то это вызывает серьезные сомнения в серьезности и оправданности его постановки. То же самое могу сказать о ситуации, когда подавляющее большинство этноса в силу ряда весомых причин ориентировано на продолжение существования в рамках полиэтнического государства. И если, скажем, среди полутора миллионов чувашей или башкир встретятся отдельные индивиды, настроенные на то, чтобы добиваться государственной независимости для своего народа, то это, думаю, скорее всего, вызовет у окружающих отношение к ним как к чудикам или даже «неадекватам». Совокупность всех соответствующих причин можно свести к тому, что эти достаточно крупные этносы слишком тесно интегрированы в окружающую российскую действительность. Что уж говорить, к примеру, о чукчах, которых всего 16 тысяч…
Your browser doesn’t support HTML5
«Незаконный сепаратизм», или Вечно виновные
Кстати, я неслучайно вспомнил сейчас про чукчей. Не могу забыть свой последний разговор с Юрием Гаввой, под редакторством которого работал в 1988-1991 годах в газете «Советская Абхазия». Разговор этот проходил в ноябре 1993 года при весьма суровых и даже трагических обстоятельствах: в здании Гудаутского СИЗО, где Юрий Владимирович содержался уже три месяца после того, как он, редактировавший во время войны газету «Демократическая Абхазия», был задержан 27 сентября при штурме Совмина Абхазии абхазскими бойцами и вывезен в Гудауту. Генпрокуратура Республика Абхазия возбудила тогда против него следствие по ряду статей УК и вела следствие, но вскоре после нашей встречи он был отпущен абхазскими властями и выехал в Москву, где продолжил журналистскую деятельность. Так вот, во время нашего разговора один на один Гавва, заросший бородой и прихрамывающий, неожиданно начал со мной дискутировать: а что, мол, если и чукчи потребуют независимости, им тоже надо ее дать? Ну, начнем с того, ответил я, что они ее не требуют, и нет никаких оснований в обозримой перспективе предполагать, что потребуют, и это уже само по себе лишает вопрос смысла. У абхазов же среди аргументов и мотивов – и то, что они создали независимое государство еще в восьмом веке, и совершенно очевидные угрозы утраты национальной идентичности, которые им пришлось ощутить в последние десятилетия…
Как написал Гете, «лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой». Вот почему главным доводом за предоставление независимости народу считал и считаю упорство и самоотверженность, с которыми он его добивается. Конечно, бывает и так, что эта самая независимость достается без жертв и особых усилий – как словакам после «бархатного развода» в Чехословакии 1 января 1993 года, в самый разгар грузино-абхазской войны. Или просто автоматически – как при распаде СССР половине союзных республик, народы которых, похоже, не так уж к независимости и стремились.
Другим же этносам в силу превратностей исторической судьбы приходится сталкиваться с ожесточенным сопротивлением на пути к созданию своего государства. Про сорокамиллионный курдский народ, превышающий по численности несомненное большинство народов мира, имеющих государственность, мировые державы, делившие Ближний Восток на государства после распада Османской империи, попросту забыли (ну, или, точнее, проигнорировали его интересы). Против же осуществления права на самоопределение абхазов – не только их малочисленность, особенно на своей исконной земле после катастрофы махаджирства в XIX веке, но и ряд других факторов.
Снова переношусь мысленно в конец прошлого века. После того как горбачевская перестройка актуализировала по всему Союзу проблемы межнациональных отношений и привела к развитию в ряде республик сепаратистских настроений, мне не раз доводилось вести споры со своими жившими в Абхазии грузинскими знакомыми и друзьями, с которыми можно было спокойно разговаривать на данную тему. «Вы же согласны с тем, что все народы равны в своих правах, как и люди? – донимал я их вопросами. – Вы же согласны с тем, что ни один народ не может быть собственностью другого? Например, грузинский народ имеет такое же право на самоопределение, включая создание независимого государства, как и русский, хотя он в сорок раз меньше по численности. А почему тогда вы не согласны с тем, что и абхазский народ имеет такое же право, хотя он в сорок раз меньше по численности грузинского?» И напоминал им на всякий случай про Люксембург, Лихтенштейн и прочие Сан-Марино. В ответ неизменно звучало восклицание: «Но ведь это же совсем другое!» Почему? Как правило, в ход шла так называемая теория двуаборигенности, согласно которой коренными народами в Абхазии являются сразу два – абхазы и грузины. (Пресловутую теорию Павле Ингороква, по которой абхазы – пришлый этнос, мигрировавший «из-за гор» лишь в XVII веке, мои собеседники, как правило, не вспоминали: может, потому что не решались говорить такое глаза в глаза, может, потому что знали: большинство даже грузинских историков данную теорию не поддерживает в силу ее полной ненаучности). «Ну, назовите тогда еще хоть один пример в мире такой «двуаборигенности», – не отставал я. И приводил слова знакомого абхазского врача, который уподоблял эту теорию возможности рождения ребенка от двух отцов.
Тогда мои грузинские собеседники выкладывали общеизвестные цифры, которые невозможно было оспорить: то, что по итогам переписи 1989 года абхазы составляли лишь 17,9 процента населения Абхазии, а грузины – 45,7 процента. Да, соглашался я, из-за этого, собственно, и весь сыр-бор; если бы не сложилась эта этнодемографическая аномалия, то и предмета спора не было бы. Но парадокс в том, что и вы выкладываете эти 17,9 процента как козырь, и абхазы – тоже как козырь: мол, будучи лишены права на самоопределение, они могут утратить идентичность, ассимилироваться в результате продолжения политики грузинизации середины двадцатого века, когда, в частности, интенсивно работал трест «Абхазпереселестрой» и среди абхазских сел росли все новые грузинские поселения…
Нынче про «двуаборигенность» в грузинских СМИ и высказываниях грузинских интернет-пользователей не вспоминают, по крайней мере, мне подобное что-то не попадалось. Теория Ингороква с вооружения, похоже, не снята; но только у наиболее необразованной, пишущей с грамматическими ошибками части наших оппонентов. Но вот недавно, в связи с поднявшейся волной обсуждения «каталонских параллелей», грузинский блогер Тенгиз Аблотия выдвинул новый довод в доказательство того, почему все народы имеют право на самоопределение, кроме абхазского. Сделал он это не без литературного блеска и так эффектно, что я словно услышал бурные аплодисменты ревнителей территориальной целостности Грузии и их восторженные возгласы: «Эврика!»
Итак, Аблотия последовательно и убедительно развенчал несостоятельные доводы в пользу «отказа сепаратистам»: всевозможные ссылки на Конституцию Грузии, не предусматривающую отделение территорий; экономический – мол, для отделения надо быть самодостаточным регионом и так далее. Характерно, что при этом он даже не вспомнил обветшавшие аргументы про «двуаборигенность» и апсуйцев, присвоивших название грузинского племени абхазов. Вместо всего этого был выдвинут один аргумент, «но зато какой... Никто никогда не признает Абхазию по той простой причине, что это «страна», появившаяся в результате этнической чистки».
Говорится это так, будто все произошло ни с того ни с сего. Будто сентябрю 93-го не предшествовал август 92-го, когда пресловутая операция «Меч» открыла ящик Пандоры, когда грузинские «гвардейцы», то есть в значительной своей части выпущенные из тюрем пьяные и обколотые бандиты, накинулись на Сухум «как саранча» (высказывание Гиви Ломинадзе). Будто не предшествовали ему поток абхазских беженцев с востока на запад, месяцы издевательств грузинского воинства над мирным населением, грабежей, убийств и изнасилований, которые задокументированы и зафиксированы во множестве публикаций. В сентябре 93-го грузинское население Абхазии никто не подвергал депортации, но я не собираюсь лицемерить, утверждая, что ему нечего было опасаться; точно так же и абхазские беженцы в предшествующие месяцы оставляли свои жилища и уезжали, ибо подвергались реальной опасности. Будем реалистами: за год с лишним войны взаимное ожесточение достигло уровня, при котором вопрос стоял так – «или мы, или они». Альтернативой произошедшему могли быть, по-видимому, только новое махаджирство, отход сил абхазского сопротивления в горы и партизанская война.
Не буду углубляться в кровавые подробности того, как шли к независимости в последние десятилетия Эритрея, Восточный Тимор, Южный Судан и сколько сотен тысяч людей стали там беженцами, не говоря уже о предшествующих временах на всех континентах. Но вот эпизод из более близкой нам жизни: в ходе конфликтов в бывшей Югославии, согласно сообщениям Комиссариата по делам беженцев ООН, в Хорватии к 1993 году с территорий под контролем Загреба была изгнана 251 тысяча сербов, в основном осевших в Сербии и бывшей Республике Сербская Краина. Последняя была ликвидирована в 1995 году в результате хорватских военных операций «Буря» и «Молния», и с ее территории изгнано 250 тысяч сербов. (Впрочем, при другом повороте событий беженцами, наверное, стало бы немало хорватского населения.) Никто этих сербов в прежние места жительства не возвращал и возвращать не собирается. Так же, как и 200 тысяч сербов, с 1999 года покинувших на почве этнических конфликтов Косово. Тем не менее сегодня Республику Косово признали уже 111 государств; никто не оспорил и право хорватов на создание независимого государства.
Логика Тенгиза Аблотия напомнила мне логику одного испанца, который, участвуя в ток-шоу на российском телеканале в канун каталонского референдума 1 октября, повторил аргументацию Мадрида: референдум незаконен, поскольку противоречит Конституции Испании; когда же его спросили, как все же быть, ответствовал: обратиться с предложением об изменении Конституции и ждать ответа… Когда-то абхазам отказывали в праве на самоопределение со ссылкой на «17 процентов» (как будто они сами добивались такого положения и виновны в нем). Когда началась грузино-абхазская война, им было предложено «склонить колени» (была и негласная альтернатива – «туда, за горы!») Когда же абхазы переломили ход войны и склонили чашу весов в свою пользу, как хорваты в 95-м, то появился новый «непобиваемый» довод: грузинские беженцы. Правда, откуда взялись «300 тысяч», если в 1989 году в Абхазии жило менее 240 тысяч грузин, – это один из секретов тбилисской пропаганды. Словом, по этой иезуитской логике, куда ни кинь, везде клин…
Но не честнее и разумнее было бы, вместо того, чтобы в очередной раз пытаться подвести теоретическую базу под «лишение права», просто сказать: «Вы виноваты в том, что нам нравится эта территория!» Когда-то, в 1873 году, в №399 газеты «Дроэба» публицист Георгий Церетели, призывая к заселению Абхазии грузинами, рассуждал куда проще и откровеннее: «Весь Кавказ, куда бы ни ступила наша нога, является нашей землей, нашей родиной. Поселимся ли мы хоть в стране черкесов, хоть в Дагестане».
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции