Как люди в Грузии реагируют на домашнее насилие? Исследование на эту тему опубликовала сегодня Программа развития ООН (UNDP). Это анализ поведения более 400 человек, ставших свидетелями семейного насилия. Выясняется, что предпринять что-либо в такой ситуации решилась примерно половина из них – 49%.
Родственники, друзья и соседи, как правило, в курсе того, что в семье происходит неладное, впрочем, предпринять что-либо готовы не все. Расклад при этом практически равный. Есть совсем небольшой перевес в пользу тех, кто предпочитает не вмешиваться – их на 2% больше, чем тех, кто попробовал повлиять на ситуацию.
Те, кто остается в стороне, в основном руководствуются двумя причинами: часть из них говорят, что просто не знали, как именно помочь жертве в конкретной ситуации, а другая, что это – не их забота. К слову, опасения за свою безопасность – наименее распространенная из указанных опрошенными причин.
Your browser doesn’t support HTML5
Несемейное дело
Что касается мотивации тех 49%, которые решили вмешаться в происходящее:
«Им было предоставлено три варианта, и большинство указали, что вмешались, потому что знали, что надо было делать в той ситуации, и что посчитали это своим долгом. Меньше всего опрошенных указали, что сделали это (вмешались), т.к. надеялись на различные сервисы (полиции и пр.)», – рассказывает Хатуна Сандошвили, представительница UNDP.
Соответственно, большая часть (51%) из тех, кто не остался в стороне, попробовали самостоятельно повлиять на ситуацию. 29% посчитали, что существующие службы не справятся с этой задачей, 22% указали, что не знали, куда следует обратиться, и только 23% позвонили в службу чрезвычайной помощи 112 и аналогичные ей.
При этом в исследовании сказано, что сами жертвы домашнего насилия редко просят о помощи и в определенных случаях даже отрицают случившееся:
«Я живу в многоквартирном доме, где соседи знают друг друга, дружат и часто общаются. Недавно в наш дом переехала молодая семейная пара. Сразу после этого из их квартиры начали доноситься громкие разговоры, ссоры, плач, битье посуды. Конечно, никто не игнорировал это. Каждый раз вызывали патруль, который проверял ситуацию. К сожалению, девушка каждый раз отрицала факт насилия (…) В итоге они переехали. Муж увез женщину в другое место, потому как, вероятно, мы создали ему дискомфорт. Я часто думаю, что, если бы у нас было больше времени, мы бы смогли помочь ей», – это фрагмент интервью одной из участниц исследования.
О том, что это достаточно распространенное явление, говорит и глава Национальной сети защиты от насилия Элисо Амиреджиби. Логика проста: жертва боится насильника. Боится, что все может стать еще хуже после того, как в дело вмешается полиция или даже если насильник будет отправлен в тюрьму - ведь когда-нибудь он оттуда выйдет. Впрочем, этот страх может только еще больше развязать руки насильнику, говорит Элисо Амиреджиби:
«Это порождает синдром безнаказанности. Довольно часто насильник начинает еще хуже вести себя. Жертва всегда должна помнить, что, если она подверглась насилию, она в обязательном порядке должна заявить об этом. Скрывать это нет смысла. Чем больше ты скрываешь это, – тем больший вред тебе будет нанесен. Причем не только непосредственно жертве, но и детям, которые растут в этих семьях. Дети перенимают поведение родителей. Они могут оказываться как в роли насильников, так и жертв. Взрослые должны понимать, что в таких ситуациях они не только себя подставляют под удар, но и своих детей», – говорит Элисо Амиреджиби.
Если ориентироваться на данные другого исследования (UN Women), в Грузии каждая седьмая женщина когда-либо испытывала насилие. Это, как считают в UNDP, явно свидетельствует о том, что все механизмы, связанные с реагированием на семейное насилие, нуждаются в усовершенствовании: в обществе должно быть больше информации о том, как следует реагировать на происходящее «за стенкой» и куда обращаться. При этом авторы исследования отмечают, что в целом обращаемость в службу чрезвычайной помощи 112 за последние годы все-таки возросла. Так, в 2013 году туда поступило 5500 звонков, касающихся насилия в семье, а в 2016 их число возросло более чем в три раза – 18 000.